Ежедневно
с 10.00 до 21.00
Ленинградское шоссе
д.98, к.6

16-летний сын продюсера группы «Ласковый май» умер на улице. Подробности 12 марта 2021, 21:18

Сына Андрея Разина могли убить витамины и недосып

Несчастье случилось примерно в 21.00. Молодой человек гулял по центру столицы со своей девушкой. На мосту, который ведет к Болотной площади, он вдруг почувствовал себя плохо и упал. Бригаду «скорой помощи» вызвала случайная прохожая. Парня экстренно госпитализировали в 1-ю Градскую больницу. Загадочная подруга с ним не поехала.

До больницы карета домчалась всего за четыре минуты. Однако когда за жизнь Саши начали бороться реаниматологи, его сердце уже остановилось. По предварительной версии врачей, молодой человек умер от сердечного приступа. Что именно его вызвало, пока неизвестно. Как рассказал концертный директор Андрея Разина Дмитрий Кайзер, в понедельник медики планируют делать вскрытие, результаты которого будут оглашены позже.

По словам родственников, у Саши не было проблем со здоровьем. Он учился в московской школе с углубленным изучением английского языка, планировал поступать в МГУ, с детства увлекался плаванием и борьбой. Также родные поведали, что Александр регулярно посещал церковь, а два года назад открыл в себе талант художника и написал две картины.

Судя по фотографиям в соцсетях, у сына создателя «Ласкового мая» была и еще одна страсть: мотоциклы и автомобили. На снимках молодой человек запечатлен рядом с двухколесным «железным конем» и за рулем дорогой иномарки. Правда, с этим увлечением Александра связана одна странность. В портмоне Разина-младшего нашли водительское удостоверение. На документе было фото Александра, однако владелец был записан как «Разен Александр Андреевич 1996 года рождения». В этом же бумажнике врачи нашли еще один документ — социальную карту москвича, но уже на имя Разина Александра Андреевича 2001 года рождения. Получается, что тинейджер подделал удостоверение, но вот пользовался он им или нет — большой вопрос.

Среди знакомых Андрея Разина нашлись и те, кто усмотрел в гибели подростка мистический подтекст. Так, бывшая пассия продюсера — эпатажная светская львица Карина Барби — заявила, что из-за нежелания Разина возрождать «Ласковый май» с 2012 года из его ближайшего окружения погибли девять человек. По ее мнению, внезапный уход из жизни сына — это очередной тревожный звоночек и что-то вроде предупреждения.

МНЕНИЕ ЭКСПЕРТА:

Комментирует детский врач-кардиолог Елена МУРАШКО: «Проблемы с сердцем стали очень распространены среди 16-летних юношей из крупных городов. Причем многие из них спортивные, накачанные. Причин бывает несколько. Одна из них — спортивные клубы часто под видом дорогих витаминов предлагают своим клиентам анаболики. В результате уровень тестостерона у таких молодых людей падает до нуля, и организм начинает страдать в целом. Еще одна возможная причина — неправильный распорядок дня, недостаточный сон. Сейчас в таком возрасте люди спят по пять часов. Сердечный ритм у них вместо 70 по норме падает до 45. Раньше это было показанием к госпитализации, а теперь врачи просто назначают рекомендации и всё. Наконец, энергетические напитки могут вызвать страшные последствия».

Ребенок друзей Андрея Разина был назван в честь погибшего сына продюсера

Близкие друзья Андрея Разина попросили его стать крестным отцом для их новорожденного ребенка, которого пара назвала в честь погибшего сына продюсера.

После того, как Андрей Разин потерял 16-летнего сына Александра, он вновь сумел обрести счастье в своем крестнике. Друзья продюсера назвали своего сына Сашей, чтоб почтить память погибшего юноши, который стал жертвой сердечного приступа после осложнений от ОРВИ.

Разин опубликовал на своей страничке в Инстаграмме фото, где он держит ребенка на руках во время обряда крещения в церкви. В подписи к снимку он поблагодарил пару за решение назвать своего сына Сашей и за то, что они дали ему возможность стать частью их семьи. В комментариях к посту многие поклонники продюсера высказали слова радости за то, что теперь в жизни Разина есть человек, о котором он сможет заботиться.

Мать новорожденного ребенка, в свою очередь высказала слова благодарности в адрес Андрея Разина. Она сказала, что маленькому Саше очень повезло с крестным отцом.

Илья Разин: «День ото дня делать то, что любишь, и никого не слушаться»

Автор нашумевшей в начале нулевых песни «Поэзия», фронтмен питерской группы «Полюса» Илья Разин о творчестве, политике и музыке – хорошей и разной.

image

Ц.: Что значит быть музыкантом?

Сложно ответить на этот вопрос. Я думаю, есть общее определение, связанное с тем, что музыкант – это, в данном случае, профессия. Зарабатываешь музыкой – музыкант. Не зарабатываешь –любитель.

Ц.: А была какая-то предыстория с названием группы? Почему «Полюса»?

Да нет, пожалуй. Я тут смотрел передачу, по-моему, «До 16 и старше», где Виктор Цой давал интервью и его спрашивали: «Почему “Кино”?», и он отвечал – ну вот неизвестная группа, нужно было выбрать какое-то такое название, которое было бы максимально независимое и непривязанное ни к чему, и слово чтобы не противное было, чтоб ни на что не намекало в смысле стиля, потому что когда собираешь новую группу, ты точно не знаешь, чем ты будешь заниматься. Ну а «Полюса» в этом смысле – отличное слово, потому что дает возможность широкого выбора в направлениях. То есть буквально противоположных. Слово с широким охватом.

Ц.: Новый альбом называется «Точка невозврата» – а куда?

Ну, точка невозврата значит многое для путешественников. Мы путешественники по этой жизни. Всё время находимся в точке невозврата, ежечасно. Что-то уже сделано, и туда обратного хода нет. Поэтому мы всегда в точке невозврата. И если человек ощущает мгновение как точку невозврата, тем полнее оно может быть, тем больше в него можно вложить и максимально наполнить.

Ц.: Песню «Поэзия» всегда выделяют из других песен. А чем она такая особенная, и особенная ли для вас лично?

Мы ее не выделяем ничем. Это одна из граней группы «Полюса». Такая своеобразная шутка. И не такие шутки бывали. Нахлынет какое-нибудь настроение шуточное, и родится что-то подобное. Вот эта песня, видимо, как-то пришлась к месту в шуточной среде. В этой стране – вы обратили внимание? – все очень любят шутить. Шутят, чтобы как-то друг друга взбодрить, и в этом смысле песня поэзия пришлась ко двору.

Ц.: А как с «Тату» получилось с петь? Понравилось?

Понравилось ли мне еще раз пошутить эту шутку? Да, каждый раз она открывается для меня каким-то новым боком. Так же и с группой «Тату». Это был интересный эксперимент.

Ц.: А больше почему не пробовали?

Да нет, была интересная идея, и потом, не то что бы девчонки из «Тату» жаждали в это вписаться, просто Ваня Шаповалов им сказал, что это надо. Вот и всё. А почему он решил, что это надо, одному Ване Шаповалову известно, это нужно у него спросить.

Ц.: А вас никто не заставлял?

Нет, изначально была идея спеть с каким-нибудь поэтом-шестидесятником.

Ц.: Да, я читала, с Евтушенко.

Да, но не мы хотели – идея изначально принадлежала Мише Козыреву. Но поэты-шестидесятники соскочили, осталась группа «Тату».

Ц.: А почему соскочили?

Вот этого не знаю, это осталось за кадром для меня. Хотя, мне кажется, это было бы интересно – интереснее, чем с группой «Тату».

Ц.: Вы как-то сказали, что невозможно петь на русском языке «разную хрень». Почему?

Практика показывает, что возможно. Это я для себя решил, что нельзя. У меня есть некий цензор внутри, который жестко всё контролирует – стихотворную песенную историю. Мне просто сильно неприятно, когда с текстом песен что-то происходит нехорошее. Я даже слушать не могу, даже если музыка хорошая.

Ц.: А пример плохого текста?

Ну тут даже примеров приводить не надо: их огромное количество.

Ц.: Но все-таки?

Я стараюсь не запоминать, это засоряет голову. Я даже не стану вспоминать. Это как Чехов говорил – что отличает русского человека? Вот найдет какую-нибудь дрянь и говорит – понюхай, какая дрянь. Вот не хотелось бы в этом смысле быть русским человеком.

Ц.: В одном интервью вы сказали, что группа «Полюса» сложна для понимания. А в чем сложность, по-вашему?

Мне кажется, это не я говорил. Это радийные люди всегда пытались объяснить, что группа «Полюса» делает музыку такую, которая интересна ди-джеям, а не слушателям. А слушателям нужно что-то попроще. Вот так и наше телевидение – всё думает, что людям надо попроще.

Ц.: А вы как думаете?

Мне кажется, был бы выбор, а люди решат, что им нужно. Единственное, что могу по поводу группы «Полюса» сказать — со стороны мне сложно смотреть. Для меня тоже все не просто. Но я понимаю, что тут происходит, а человек, который первый раз услышал – не очень. Это многослойная история. И, наверное, не на одно прослушивание. Хотя может что-то зацепить и с первого раза.

Ц.: Вас как-то спросили, будете ли вы когда-нибудь довольны и как закончите карьеру. И вы ответили, что будете заниматься по мере сил музыкой. А как по-вашему, творчество вообще конечно? И в какой момент оно заканчивается, что служит причиной?

Все зависит от личных сил конкретного человека, который этим занимается, то есть пока достает сил, чтобы получать радость таким способом, ты это и делаешь. В конце концов, от количества личной энергии и сил. Можешь ты проецировать в этот мир то, что тебе дарит вдохновение, или недостаточно, чтобы вдохновение пришло.

Ц.: А вам что нравится больше? Сочинять песни или уже играть готовую музыку?

Процесс творения, конечно, приносит больше удовлетворения.

Ц.: Почему?

Не знаю, так физически устроен. Единственно, что когда ты исполняешь музыку, ты можешь получить ощущение, сходное с этим, но тогда ты должен извернуться, сделать вид, что ты делаешь это в первый и последний раз, и тогда получишь приблизительно то же самое ощущение, как при создании.

Ц.: А как вы вообще тексты пишете?

Я бы назвал это песнями. Ну как-то пишутся сами собой. Бывает, по улице идешь и поешь, а бывает, в тишине на кухне, бывает, в шумной компании – неизвестно когда тебя проткнет, главное быть открытым в этом смысле, тогда будет протыкать везде.

Ц.: А есть у вас самая любимая песня?

Меняется всё время, потому что что-то пишешь очередное, и это захватывает тебя на несколько месяцев даже, пока не проживешь, не пропоешь тысячу раз и не запишешь, так и не отвяжется.

Ц.: А сейчас что самое любимое?

«На спине у кита». «Делай меня живым».

Ц.: А почему?

Вызывает максимум резонансов, видимо.

Ц.: А любимый альбом?

Да они все по-своему связаны с разными людьми и музыкантами, все как-то интересны. Любимый, пожалуй, последний.

Ц.: Почему у музыкантов всегда последний альбом любимый?

Ну, потому что носился с ним, носился, вот он и любимый. Самый маленький ребенок в семье тоже самый любимый.

Ц.: Какие у вас творческие планы?

Что-нибудь в очередной раз запишем, что-нибудь в очередной раз я сочиню. Если речь идет о материале к новой пластинке, может, весной будет уже сингл. Песню перед новым годом мы уже пели, она называется «Белая музыка». Вот была такая идея.

Ц.: Настоящая музыка сделана сердцем – ваши слова. Что это значит в вашем понимании?

Это значит, что максимально устранена возможность лжи в тексте. Когда ты понимаешь, что каждое слово – это правда.

Ц.: А как можно понять, правда это или нет?

Исключительно внутренним чутьем.

Ц.: То есть это очень субъективно?

Ну да, но мне кажется, что я для себя могу почувствовать, когда меня надрали, а тут вот честно всё сказали. Я не обижен, но если вам предложат пирожок двухмесячной давности, вы выберете свежий. Так же и тут – выбирается самое свежее и настоящее.

Ц.: А что для вас настоящее?

То что без лжи.

Ц.: Я имею в виду, хорошие примеры, настоящие.

Да у многих бывает прозрение, если о петербуржских группах говорить, у Саши Васильева случаются прекрасные песни. Группу «МореКорабли» я люблю, «Маркшейдер Кунст». Да вот афиша, и там довольно много групп: «Pep-See», «Нихау» – прекрасная группа с шикарными текстами.

Ц: Хорошие вещи делаются для себя, в том числе и музыка. Я согласна, но как же тогда западный шоу-бизнес?

Можно просто поделить и рассматривать музыку как продукт и музыку как плод творчества. Есть профессиональные музыканты, но они, в моем понимании, не имеют отношения к творчеству. Это как можно сделать одинаковые стулья, они будут хорошо выглядеть, хорошо продаваться, но, тем не менее, это не будет нечто великолепное, придуманное дизайнером. Но сидеть удобно. Когда ты делаешь, конечно, делаешь для себя, мы в первую очередь делаем для себя, а потом оказывается, что какая-то часть зрителей разнюхивает и принимает на свой счет тоже, чувствует по этому поводу какие-то резонансы и добрые мысли. И с западными такое бывает. Просто чем искреннее артист, тем его легче продать. Потому что ничего не надо выдумывать. А с артистом типа Бон Джови постоянно приходится что-то придумывать. Ну вот команда, которая работает с ним, всё время что-то придумывает – во что его одеть, какой клип снять, на каком стадионе какое файер-шоу будет, будут ли мотоциклисты и все ли одинаково должны дернуть ножкой. И этот продукт может выпускаться на протяжении многих лет. А возникнет какая-нибудь группа Bon Iver, где никто не дергается, стоят, как истуканы, а, тем не менее, волшебство присутствует, и всё прекрасно продается, ничего не надо придумывать.

Ц.: Искренность проще продать, а в жизни получается как-то наоборот, мне кажется. Можно назвать кучу таких артистов, и они продаются лучше, чем вы.

Каждому продукту нужен свой продавец, у нас не для всех продуктов существуют продавцы. Выстроены механизмы для продажи таких продуктов, выходит, например, DVD с фильмом «Титаник-4», его гораздо легче продать, чем фильм неизвестного режиссера, замечательное арт-хаусное кино, но с актерами, которых никто не знает и который без спецэффектов. Существуют механизмы для продажи «Титаника- 4». Все знают, сколько нужно билбордов, чтобы повесить рекламу, продать это в таких-то кинотеатрах. С арт-хаусом ничего не придумано. Есть бизнесмены, которые продают продукт определенного порядка. А бизнесменов, которые продавали бы иные продукты, пока нет.

Ц.: А почему нет?

Трудно сказать. Короткие деньги, длинные деньги. Может быть, из-за этого. Трудно сказать, я не бизнесмен, и в случае с музыкой мне не хотелось бы им быть. Я не могу быть менеджером и не хочу.

Ц.: А если представить, что группе «Полюса» предложили раскрутку вот по этой схеме – столько-то флайеров и так далее, – вы бы согласились?

Ну, мы бы подумали, по крайней мере. Ничего в этом нет дурного. Мы предлагаем качественный продукт в смысле музыки. Поэтому я не считаю, что это узконаправленная история. Есть слова, понятные широкой аудитории. Главное знать, на что ты готов пойти, а на что нет.

Ц.: Почему вы так открещиваетесь от андеграунда, если самое обычное толкование этого слова – это то, что противопоставлено мейнстриму и коммерческой музыке?

Да не вижу в этом ничего привлекательного. Я не знаю, чем «Полюса» андеграунд. А что такое мейнстрим, я вообще не понимаю. Это размытое понятие. На Западе я понимаю, что это. Если вы послушаете радио BBCOne, там такие люди попадают в эфир, на первые строчки хит-парадов, которые вообще не мейнстрим и поэтому они интересны. И они крутятся на 200 миллионов человек, можно сказать, что это мейнстрим? Ну наверное, но тем не менее это не мейнстрим, а арт-проекты. Это задача вообще любой радиостанции – вытащить на свет что-то интересное, чтобы быть современной. У нас это почему-то вообще отсутствует. Ну, поэтому и аудитория у наших радиостанций сокращается. У «Максимума» позакрывались во многих городах-миллионниках точки. С «Нашим Радио» та же история. Изначально идея с подвохом, к сожалению. Потому что нет столько хорошей музыки, чтобы сделать 24 часа русскоязычных песен в том формате, в котором они себя позиционируют, например рок-музыка. Ее просто нет на 24 часа семь дней в неделю. Поэтому в «Максимум» была идея лучше: они все-таки варьировали русские и западные песни.

Ц.: Кстати про «Максимум», вы были знакомы и дружили с Геннадием Бачинским, как вы познакомились?

Мы познакомились, еще когда учились в электротехническом университете, ЛЭТИ, потом СПБбГТУ. Гена учился на пару лет старше. Он учился на третьем, а я на первом. Мы с ним участвовали в конкурсе университетской песни и стали лауреатами. Я там с какой-то песней и он. И нас крутили в институте по местному селектору, и мы ходили, друг друга слушали. И он знал, что это Илья, а я, что это Гена, и так познакомились. Конечно, никакого радио еще не было. А так Гена играл в группе «Депутат Балтики» и был организатором фестиваля, который проходил на базе института. Я тоже участвовал в отборочных турах, но Гена послушал и сказал: рано еще участвовать, песни хорошие, но рано. Я уж не помню, что мы точно играли, но мы были маленькие, группа звучала плохо, только закончили школу. Ну, в общем, мы не прошли на рок-фестиваль и решили, что надо еще репетировать, и репетировали, пока не развалились.

Ц.: А как получилось, что вы ушли в музыку? ЛЭТИ – музыка, вроде, общего ничего нет? И потом я читала, что в детстве вы хотели быть водителем асфальтоукладчика.

Да, было такое желание, почему-то мне казалось, это такие люди — небожители. Если я видел каток припаркованный, надо было обязательно на него влезть. Родителям приходилось с этим мириться и ждать, когда ребенок насидится за рулем. А музыкой в школе начали заниматься, но из тех людей, кто в школе начинал, никто не стал музыкантом. Все занимаются какими-то другими делами. Так что был жесткий отбор.

Ц.: А музыка чему-то помешала в вашей жизни?

Нет, вообще не помешала совершенно. Не могу сказать, что не влияла ни на что: приходилось работать, потом репетиция с восьми до одиннадцати, личная жизнь переносилась на время ближе к ночи. Но что делать?

Ц.: Ну что-то кардинально изменилось в жизни благодаря музыке?

Вообще удивительная радость – заниматься тем, что нравится, и это приносит даже какой-то доход. Это действительно счастье, поэтому могу сказать, что музыка принесла в мою жизнь элементы счастья.

Ц.: А есть какой-то рецепт для людей, которые хотят чем-то заниматься, но не могут – по разным причинам, но очень хотят? Как прийти к тому, чтобы заниматься тем, чем ты хочешь?

Я думаю, рецепт единственный: просто день ото дня тупо делать то, что любишь, и никого не слушаться. И жить свою жизнь, а не ту жизнь, которую тебе рекомендуют. Мои родители, например, я думаю, даже не подозревали, что я буду заниматься музыкой. Я любил математику, физику и, заканчивая школу, точно знал, что я поступлю на прикладную математику и буду заниматься физикой. И потребовался год-полтора, чтобы я понял, что ошибался, хотя я всё это любил, но провести всю жизнь, занимаясь физикой, к сожалению, не мое. Хорошо, что быстро понял и не стал заниматься. Меня уговаривали. Все хотели, чтобы я был специалистом. Пришлось поспорить. Но с другой стороны, по крайней мере, я отвечаю за свои поступки. И виноват действительно был бы я, если бы что-то пошло не так, а если по плану моих родителей, то виноват опять был бы я, потому что не дожал. Нужно быть упрямым в какой-то ситуации.

Ц.: Вы говорите не нужно никого слушать, а это не ведет к отсутствию самокритики? То есть пишет человек плохие стихи и никого не слушает.

А я не думаю, что я писал хорошие стихи в самом начале. Я как-то наткнулся на эти опусы, и это действительно смешно. Не было навыка в выражении собственных мыслей, это пришло со временем. И мне говорили, что это плохие стихи, и я сам это знал, ну и что? Мог бы перестать заниматься, если бы слушал. А куда деваться, когда хочется написать? Стало лучше потом, и я был все ближе и ближе к тому, что чувствовал, точнее в описании своих чувств.

Ц.: Откуда плохие художники и музыканты тогда?

Видимо, они не пришли к равенству того, что внутри, и того, как они это выражают, хотя вполне возможно, что и внутри не очень. Но все равно каждая личность должна развиваться, и может быть для данной личности это шаг вперед, мы ж не знаем. Надо мириться.

Ц.: С чем?

Я имею в виду, что не нравится тебе произведение Копейкина, не нужно идти на демонстрацию и там кричать – мне не нравятся произведения Копейкина, уберите. А просто не смотреть его картины или что там он делает.

Ц.: А как же тогда быть критикам?

Критики – это вообще отдельная история. Я часто не понимаю, чем они занимаются. Мне кажется, что при таком количестве информации, которая есть, и всё увеличивающемся потоке, функция критика может быть в том, что он отсеивает какой-то откровенный шлак и выбирает что- то стоящее, чтобы человек мог сразу получить нормальный продукт. Но для этого нужно доверие к этому конкретному критику, признавать, что его вкус хорош и он тратит время на то, что отсеивает, работает как сито, а человек доверяет. Огромное количество фильмов делается идиотских, на которые не стоит тратить время, и в этом смысле интересно работают американские журналы музыкальные. Можно прочесть колонку новых музыкальных альбомов, и встречается человек с известной фамилией, и он нашел группу Blur, и он нашел кого-то еще, и ему можно доверять. У нас не вижу таких журналов.

Ц.: А вас вот ругали?

Да, и продолжают.

Ц.: А за что?

Да за что только не ругали, например, за небрежное отношение к фанатской базе. Был такой отзыв.

Ц.: А что такое фанатская база?

Видимо, у людей, которые занимаются фанатской базой, есть такое определение. Наверное, подразумеваются люди, а говорится фанатская база.

Ц.: А как это относится к вашей музыке-то?

Никак. Про музыку говорили, что это арт-рок, в негативном смысле.

Ц.: А что плохого в арт-роке?

Не знаю. Просто – ой, да вы арт-рок. И всё.

Ц.: А если хвалили, то за что?

Ну, хвалят за хорошие тексты, за многоплановость. Но вообще слушать критические замечания довольно пагубно. Потому что общественное мнение в массе своей, к сожалению, не может оценить что-то новое и революционное, либо это уже должно быть принято большинством. Главный критик все равно внутри, ему надо верить.

Ц.: Вы цените своего слушателя или некоего профи?

Любое мнение интересно, но, с другой стороны, скорее всего, на музыку это не влияет. Может быть, это как-то изменит мое мировоззрение, но это какое-то особенное мнение должно быть. Все-таки музыка – результат огромного количества впечатлений и огромного труда потраченного, сил, личного опыта, эмоций. И мнение на этот багаж повлиять не может. Так что всегда спасибо за мнение, и пошли дальше.

Ц.: Чем занимаетесь помимо музыки?

Я занимаюсь дизайном, а до этого долгое время работал фотографом.

Ц.: А дизайном чего?

Книжным. Делаю книги про кино. Есть журнал «Сеанс» – про кино. Была сделана книга к кинофоруму «Кино в Петербурге до 1917 года» – такая исследовательская работа.

Ц.: Почему именно дизайн?

Так получилось, что потихоньку занимался фотографией, и приходилось что-то делать, делать дизайн афиш, так и пошло.

Ц.: А как вы отдыхаете?

Да по-разному, активный какой-то отдых. Бассейн, на доске покататься.

Ц.: А в кино?

Да, кино люблю. Я вот смотрел «Жизнь Пи», понравилось. Я совершенно ничего не знал про этот фильм и был приятно удивлен.

Ц.: А есть ли любимые авторы современные?

Довлатов у меня любимый автор.

Ц.: Ну, он не современный.

Мне не так много вообще нравится. Люблю Набокова, из последнего мне понравился Чудаков, Букера который получил в одиннадцатом году – «Ложится мгла на старые ступени». Если говорить о признанных авторах – Прилепин, Пелевин – они мне не нравятся. Что-то из Улицкой, но только потому, что она начиталась когда-то Набокова и это чувствуется. Я, наверное, сноб в этом смысле, мне мало что нравится.

Ц.: Читала, что вам больше нравится западная музыка.

Нет, просто там ее гораздо больше, и, соответственно, больше того, что нравится именно западного.

Ц.: А кого бы вы назвали?

«Аукцион», а из совсем новых – «OKGo», они поют на английском, но типа наши. If we – неплохая группа в Петербурге, «Снегири» издали пластинку Петрова, очень хороший персонаж. А из западных – Bon Iver , Джеф Бакли.

Ц.: Политикой интересуетесь?

Интересуюсь. На митинги не ходил, но вообще интересуюсь.

Ц.: А почему не ходили?

Было один раз желание сходить, но наткнулся здесь в Питере на фашистов, развернулся и ушел. К сожалению, оппозиция непонятно чем занимается. Не вижу какой-то реальной силы, которая предлагала бы что-то дельное. Ну например, если бы Прохоров что-то затеял, может быть, я бы за него голосовал.

Ц.: Чем вас так Прохоров привлекает?

Состоявшийся бизнесмен.

Ц.: Кому он противопоставлен?

Он эффективный управленец, противопоставлен неэффективному.

Ц.: А то, что он личный друг Путина?

От этого он не менее эффективный. Сколько раз политики становились не политиками, нужны люди, которые делают дороги и убирают улицы.

Ц.: Такой вопрос, уже не о политике: мне очень нравятся две ваши песни – «На спине у кита» и «Откровения фей». Можете рассказать, как вы их сочиняли?

Песня «Откровения фей» – это когда-то давным-давно женился мой друг, друг детства. И он женился, и я решил ему подарить песню, денег не было на подарок. И решил подарить песню, но я их тогда плохо писал и играл на гитаре плохо и смог написать только один куплет, вот первый. И в результате я еще и постеснялся спеть на свадьбе и ограничился цветами. А потом получилось, что женился бас-гитарист, и я вспомнил об этой песне и решил ее дописать. Так вот она и родилась, была записана специально для свадьбы. Лет десять она отстаивалась. А «На спине у кита», там нет специальной истории, просто импрессионизм. Мне кажется, там все есть, вся эта тоска, о которой эта песня, не то чтобы тоска, а светлая грусть. Мне кажется, каждый человек испытывает эти ощущения, это о чувстве, как сосет под ложечкой, когда ты понимаешь что чего-то не вернуть.

Ц.: Что бы вы спросили у самого себя?

Так получается, что, будучи человеком, я задаю вопросы во внутреннем диалоге с самим с собой. В основном какие-то бесполезные, абсолютно ненужные. А ты говоришь сейчас о важном каком-то, серьезном вопросе?

Ц.: А как поняли вопрос, так и отвечайте.

Мне кажется, периодически эти вопросы я, когда пишу, себе и задаю. Я помню, что когда был маленький и слушал группу «Кино», «Кукушка» – песен еще не написанных, сколько? Думал, ну неужели вот такой вопрос прямо задается? Это, конечно, все от жалости к себе. Каждую песню пишешь и думаешь, а вдруг ничего не напи-и-ишешь, а вдруг это последняя? А потом оказывается – ничего, всё нормально. Не знаю, я бы даже этим вопросом не задавался. Главный вопрос – это прекращение вопросов, внутреннего диалога, когда заканчиваются вопросы и начинаются ответы. И главный вопрос – когда же ты перестанешь говорить? И периодически мне удается его решать, и тогда я открываюсь.

Беседовала Анна Самофалова. Фотографии Александры Перовой.

Умер единственный родной сын академика Сахарова, ему было 63 года

Сын академика Андрея Сахарова Дмитрий скончался на 64-м году жизни в Москве. Мужчину госпитализировали вечером 19 января в кардиореанимацию, где ему сделали операцию по стентированию. Через несколько часов после операции Дмитрий Сахаров умер, сообщает РЕН ТВ.

Фото: Соцсети

О причинах смерти, а также о дате и месте похорон будет сообщено позднее. Академик Андрей Сахаров, один из разработчиков водородной бомбы и советский правозащитник, был дважды женат. От первого брака у него осталось трое детей — две дочери — Татьяна и Любовь, и сын Дмитрий. Его супруга и мать родных детей Клавдия Сахарова умерла от рака в 50 лет. Спустя три года, в 1972 году он женился на Елене Боннэр, у которой было двое взрослых детей — Татьяна и Алексей. Родному сыну академика Дмитрию на тот момент было 15 лет, но он остался жить со своей старшей сестрой. Общих детей у Сахарова и Боннэр не было.

Наследием Сахарова полностью распоряжаются его приемные дети – Алексей и Татьяна. Именно им принадлежит американский Фонд академика и московский музей, а также правообладателями имени Сахарова и владельцами копирайта Сахарова и матери Елены Боннэр. Родные же дочери, которых отец оставил еще в детстве, не любят вспоминать Андрея Дмитриевича, ведут скромную жизнь и не афишируют свои отношение к сложившейся ситуации. Одна из родных внучек академика, по образованию биолог, вышла замуж за американца и уехала в США, куда перевезла и свою мать Татьяну — родную дочь Сахарова. По сведениям СМИ, в США живут пять внуков ученого. Вторая родная дочь академика — Любовь, живет в Москве и больше всего похожа на отца своим внутренним миром. Как отмечают близкие Любови Сахаровой — у нее присутствует «сильное моральное чувство, строгое к себе и мягкое к другим. И глубинное уважение к праву человека самому определять свою жизнь». Работает в библиотеке естественных наук РАН, любит свою профессию.

Сын Любови (внук физика) Григорий закончил МГУ им. Ломоносова, факультет вычислительной математики и кибернетики. Единственно родной сын академика Дмитрий Сахаров попытался продолжить традицию, поступил на физико-математический факультет МГУ, вскоре его исключили. Насколько известно, высшего образования он так и не получил, покровительством знаменитого отца воспользоваться ему не довелось, из наследства перепали лишь доля денег от продажи дома в Жуковке. У Дмитрия был небольшой бизнес, он был далек от науки и политики. С детьми Елены Боннэр не общался.

Еще в студенческие годы у него родился сын Николай, а в 2003 году дочь Полина. Внучка Андрея Дмитриевича интересуется фотографией и британскими котами. Для нее имя ее знаменитого деда – это всего лишь строчка из учебника по обществоведению. В одном из интервью Дмитрий Сахаров заявил о недовольстве тем, что его сводные брат и сестра приватизировали имя отца, а американский фонд им. Сахарова, которым они руководят, больше занимается коммерцией и пропагандой, чем благотворительностью. Нет сведений также о целях и деятельности новоявленного Архива Сахарова в Бостоне, создание которого суммой в 1,5 млн $ спонсировало правительство США. Дочь Елены Боннэр Татьяна, журналист по образованию, специалист по истории холодной войны, давно живет в США сотрудничает с международными исследовательскими Центрами им. Уэзерхеда и им. Дэвиса при Университете Гарварда. Категоричный противник тоталитарного режима Путина, жесткий критик самого президента и его агрессивной политики в мире. Татьяна с большим скепсисом относится к способности россиян оценить общечеловеческую значимость идей Андрея Сахарова. Сын Елены Боннэр Алексей также живет в США. По завещанию матери, вместе с сестрой выступает правопреемником отчима-нобелевского лауреата, официально возглавляет сахаровский Фонд, мечтает «подготовить к открытому доступу архивы».

Ссылка на основную публикацию
Похожее